Очередное трудовое утро зябко давит на плечи. Ветер швыряет в лицо хлопья снега. Бормотание «Пикника» едва слышно в наушниках. Я иду. Иду мимо закрытых, ввиду раннего времени магазинов, мимо хозяев, торопливо семенящих за своими барбосами, мимо студенток в полушубках и студентов в пуховиках. Я перехожу с ними пешеходный переход. С ними… и без них. Каждый сам по себе. Закон жизни. Закон каменных джунглей. Переполненный трамвай. Обрывки фраз. Кондукторша в пуховом платке поверх засаленной куртки. Привычно наглые кавказцы. Четыре остановки – 15 минут. Еду.
Я не смотрю в окно. Я не смотрю на людей. Я слушаю что-то внутри себя, и лихорадочно пытаюсь поймать хотя бы хвостик радости бытия. Перебить ненавязчиво-настойчивый шум пары сотен сопящих пассажиров (мест для сидения - 54). Осознать хоть что-нибудь, что позволит мне снисходительно улыбнуться, глядя на похмельного работягу, или затюканную с самого утра мамашу, или на не выспавшегося подростка со школьным рюкзаком. И расправить плечи. И вскинуть голову. И скорчить рожу отражению в стекле. Но мои внутренности забиты ватой. Под завязку. Ничего больше не поместится… ни радость, ни тишина. Ни «Пикник»…
И смотрит на меня из оконного стекла вовсе даже не жизнерадостная девочка с розовыми щечками, а тусклая размытая образина – нечто среднее, между зевающим школьником, похмельным дядькой и теткой с глазами снулой рыбины. Только это уже не пугает. Это уже было. И снова становится тоскливо и даже чуточку жутко…
В какой-то миг кажется, что вокруг меня – куклы-марионетки набитые, как и я, ватой разной степени свежести. Нил Гейман, стыдливо хихикая, возникает в мутном стекле со свертком пуговиц и большой цыганской иглой. А вот не хочется ли вам новые глазки…
«Хочется», тоскливо вздохну я, «да только не при валюте мы сегодня». И стыдливое хихиканье Геймана перерастет в торжествующий хохот и улюлюканье и ветер унесет его куда-то в сторону хоккейной коробки.
«Ну и хрен с тобой», подумаю я и улыбнусь своему отражению. И вскину голову. И тряхну локонами. И протолкаюсь к выходу. И вскарабкавшись на четвертый сталинский этаж, обрету розовые щечки и светящиеся глазки. И буду говорить всем встречным «Доброе утро». И это будет правда.