Долго думала, прежде чем решиться обречь это в слова. Режим добровольного радиомолчания — большое благо, но всему наступает конец. Наверное я ждала, когда окончательно остынет пепел, чтобы начать думать о тебе не испытывая безотчетного желания разбить что-нибудь объемное. Не от злости, вовсе нет — от тоскливой неопределенности, от которой нет спасения. Отпустило. Теперь я понимаю, что это было необходимо — думать о тебе, говорить, писать, вспоминать... Хотя бы для того, чтобы избавиться от ощущения всеобъемлющего, щенячьего счастья. Для того, чтобы снова начать верить. Не вздрагивать, замечая кого-то похожего в уличной толкотне. Не слушать с нерадивым удивлением собственное невыразительное блеянье. Чтобы набраться, наконец, смелости взглянуть в чьи-то глаза или отражение в зеркале. И не увидеть там тебя. Чтобы красить ногти розовым, носить платья и красиво-неудобные туфли на шпильках. И не искать тебя глазами. Я ведь помню, как это было раньше. Слишком хорошо помню.
...Распущенные по плечам волосы, и непременно без шапки, — пусть заметит какая у меня умопомрачительная прическа! Двенадцати сантиметровый каблук — ну чем я не модель. И короткая юбка. И вырез поглубже. И струящийся на ветру шейный платок... А потом вечером, сидя в продавленном кресле завернувшись в плед, прихлебывая чай с медом и хлюпая простуженным носом ты в очередной раз уверяешь себя, что «и это тоже пройдет» и перелистываешь страничку численника...
Потом стало проще. Появились кухня и кофе, и коньяк, и Мандельштам, и сигареты, и тихие неопределенные во времени и пространстве вечера. И трусливое самокопание и самопрепарирование. Только ведь и это ничего не изменило. Можно бесконечно перекраивать, но, в результате получишь не более чем ворох цветных лоскутков. Пэчворк впрочем, тоже дело. Только вот даже разбитой чашки не склеить. А если нужно собрать расколоченный вдребезги сервиз на двенадцать персон — ни одна Золушка не справится.
Прав трижды и многожды был Азазелло, только огонь способен принести избавление, пусть и жаль порой, что рукописи не горят.