« А когда заросла тропинка,
и не будет конца разлуке,
вдруг потянет холодным в спину: "Для чего?"
и опустишь руки...»
Наверное, я просто устала от немоты. От безнадежного молчания, которое стало мне вполне надежным щитом. От маски официальности и душных, беззвучных слез в подушку. От этого безраздельного одиночества вдвоем. От неподъемного чувства долга. От недостатка теплоты в душе и избытка теплоты снаружи. От необходимости делать вид, что все хорошо. От пыльных, бестолковых монологов с самой собой, которые ничего не решают. От попыток исправить ситуацию, которые ничего не изменяют. От ощущения собственной бесполезности. И от ощущения собственной вины. Как бы там ни было, и что бы не послужило причиной, следствия это не изменит. Множество раз я сталкивалась с этой обреченностью, но так и не смогла к ней привыкнуть. Каждый раз, как впервые. Даже нет. С каждым разом все сложнее, потому что нелепость замкнутого круга угнетает. И ткань межличностных отношений все так же рвется, не успев толком соткаться. И безумно, до одержимого, ведьминого визга обидно. Казалось ведь — не надышаться. Отлипаешь, как будто с кожей, а все равно остается что-то еще, что неприменно необходимо сказать-показать-объяснить, прямо здесь и сейчас, потому что потом, кажется, мир обрушится. И — вот оно — чудо! А чудо, оно, оказывается, совсем чужое. И твои откровения для него, не больше, чем ленивый треп в очереди за разливным Жигулевским. Не нужны они ему, и ровным счетом ничего для него не значат. Одиночество ведь, это ни когда у тебя никого нет. А когда у каждого есть кто-то ближе.
Наверное, можно плюнуть и продолжать обманывать себя, убеждая, что все наладится... перемелется... устаканится. Можно продолжать обманывать окружающих уверяя, что все хорошо или просто, молча. Только не к чему весь этот моральный мазохизм. Страшно.
и не будет конца разлуке,
вдруг потянет холодным в спину: "Для чего?"
и опустишь руки...»
Наверное, я просто устала от немоты. От безнадежного молчания, которое стало мне вполне надежным щитом. От маски официальности и душных, беззвучных слез в подушку. От этого безраздельного одиночества вдвоем. От неподъемного чувства долга. От недостатка теплоты в душе и избытка теплоты снаружи. От необходимости делать вид, что все хорошо. От пыльных, бестолковых монологов с самой собой, которые ничего не решают. От попыток исправить ситуацию, которые ничего не изменяют. От ощущения собственной бесполезности. И от ощущения собственной вины. Как бы там ни было, и что бы не послужило причиной, следствия это не изменит. Множество раз я сталкивалась с этой обреченностью, но так и не смогла к ней привыкнуть. Каждый раз, как впервые. Даже нет. С каждым разом все сложнее, потому что нелепость замкнутого круга угнетает. И ткань межличностных отношений все так же рвется, не успев толком соткаться. И безумно, до одержимого, ведьминого визга обидно. Казалось ведь — не надышаться. Отлипаешь, как будто с кожей, а все равно остается что-то еще, что неприменно необходимо сказать-показать-объяснить, прямо здесь и сейчас, потому что потом, кажется, мир обрушится. И — вот оно — чудо! А чудо, оно, оказывается, совсем чужое. И твои откровения для него, не больше, чем ленивый треп в очереди за разливным Жигулевским. Не нужны они ему, и ровным счетом ничего для него не значат. Одиночество ведь, это ни когда у тебя никого нет. А когда у каждого есть кто-то ближе.
Наверное, можно плюнуть и продолжать обманывать себя, убеждая, что все наладится... перемелется... устаканится. Можно продолжать обманывать окружающих уверяя, что все хорошо или просто, молча. Только не к чему весь этот моральный мазохизм. Страшно.
-
-
06.07.2012 в 00:50Пошли мне, господь, второго
чтоб вытянул петь со мной.
Прошу не любви ворованной,
ни денег, ни орденов,
пошли мне, Господь, второго,
чтоб не был так одинок.
чтоб было с кем пасоваться,
аукаться - через степь,
для сердца, не для оваций,
на два голоса спеть.
Чтоб кто-нибудь меня понял,
не часто, ну, хоть разок.
из раненых губ моих поднял
царапнутый пулей рожок.
и пусть мой напарник певчий,
забыв, что мы сила - вдвоем,
меня, побледнев от соперничества,
прирежет за общим столом.
Прости ему.
Пусть до гроба
Одиночеством окружен.
Пошли ему, Бог, второго,
Такого как я и он.