Наконец-то закончилось это безумное лето. Сколько всего, боги мои, боги оно принесло...
Но обо всем по порядку. То, что с алкоголем пора заканчивать я поняла еще в июне. Поняла, проснувшись хмурым пятничным утром во Владивостоке с разодранной коленкой и непомерной ненавистью ко всему происходящему. Похмельный синдром был налицо. А вот желания исправить ситуацию — не было. Насилу справилась с алогичностью ситуации.
А потом Хабаровск и жуткие редакционные будни. Нехватка кадров, грязь человеческая и кровь, сколько крови! Чего только не творят с ближними своими люди, какими только варварскими способами не лишают друг друга жизни — диву даешься глядя на мерзость человеческую. Оторопь берет. И такая тоска, ребятушки. Говорят ко всему можно привыкнуть. Так вот, я до сих пор не могу. И наглядевшись на забрызганные кровью стены, разбитую утварь и покореженные машины я не могу заснуть до тех пор, пока не выпью сто грамм исторической справедливости.
Жители домов вокруг площади Блюхера и Краевого пенсионного фонда не раз и не два могли наблюдать на одной из окрестных скамеек две сосредоточено надирающиеся морды — Молотова и мою. Отпахав очередной трудный день в конторе мы отправлялись к чудному магазинчику к на углу Гамарника и Слободской, брали по литру разливного Лермонтовского, присаживались на лавочку и глядя на проходящих мимо людей придавались медитации совмещая нужное с необходимым. Случались с нами и фундаментальные заходы по кабакам. Пили мы и коньяк в «Очаге» и водку в «Ирландском баре». Пили и что-то еще, что я плохо помню в китайском ресторанчике на Ленина. Нетрезвые наши физиономии с завидной регулярностью обретались на Площади Славы и на автобусной остановке «Уссурийская» где до последнего маршрута провожал меня Макс домой. А по вторникам, сдав в типографию очередной номер сиживали мы за бутылочкой прямо не отходя от рабочих столов. Словом, история болезни во всей красе. Хоть сейчас в наркологию сдавай.
А самое главное, мы говорили. Обо всем и ни о чем. И читали стихи. Свои и чужие. И спорили до хрипоты о вере и религии, Ремарке и Стругацких, белогвардейцах и Чапаеве. И я цитировала Булгакова, а он Конфуция. И пенилось пиво в пластиковых стаканах, и грелся в чайных чашках обжигающий горло коньяк. И яростно щелкала, даря никотиновый дурман старенькая зажигалка. А еще, так проходили наши совещания. Мы разбирали написанные уже материалы и задумывали новые. Планировали номера. Обсуждали ошибки. Маялись вечными вопросами русской интеллигенции. Что-то решали и исполняли задуманное...
И вот, это странное лето, мое первое,настоящее журналистское лето подошло к концу. Смогу ли я перейти на валерьянку и пустырник, эти вечные напитки осени или все останется так как есть? Я не знаю. Но зато, я точно знаю какие сны снятся в редакции на стопке свежих, пахнущих типографской краской газет. Как сигаретный дым помогает родиться заголовку. И как избавиться от кровавых кошмаров, тоже знаю. Хотите рецепт? Он прост. Литр «Лермонтовского», хороший собеседник, и сотня страничек Дрюона перед сном.
Но обо всем по порядку. То, что с алкоголем пора заканчивать я поняла еще в июне. Поняла, проснувшись хмурым пятничным утром во Владивостоке с разодранной коленкой и непомерной ненавистью ко всему происходящему. Похмельный синдром был налицо. А вот желания исправить ситуацию — не было. Насилу справилась с алогичностью ситуации.
А потом Хабаровск и жуткие редакционные будни. Нехватка кадров, грязь человеческая и кровь, сколько крови! Чего только не творят с ближними своими люди, какими только варварскими способами не лишают друг друга жизни — диву даешься глядя на мерзость человеческую. Оторопь берет. И такая тоска, ребятушки. Говорят ко всему можно привыкнуть. Так вот, я до сих пор не могу. И наглядевшись на забрызганные кровью стены, разбитую утварь и покореженные машины я не могу заснуть до тех пор, пока не выпью сто грамм исторической справедливости.
Жители домов вокруг площади Блюхера и Краевого пенсионного фонда не раз и не два могли наблюдать на одной из окрестных скамеек две сосредоточено надирающиеся морды — Молотова и мою. Отпахав очередной трудный день в конторе мы отправлялись к чудному магазинчику к на углу Гамарника и Слободской, брали по литру разливного Лермонтовского, присаживались на лавочку и глядя на проходящих мимо людей придавались медитации совмещая нужное с необходимым. Случались с нами и фундаментальные заходы по кабакам. Пили мы и коньяк в «Очаге» и водку в «Ирландском баре». Пили и что-то еще, что я плохо помню в китайском ресторанчике на Ленина. Нетрезвые наши физиономии с завидной регулярностью обретались на Площади Славы и на автобусной остановке «Уссурийская» где до последнего маршрута провожал меня Макс домой. А по вторникам, сдав в типографию очередной номер сиживали мы за бутылочкой прямо не отходя от рабочих столов. Словом, история болезни во всей красе. Хоть сейчас в наркологию сдавай.
А самое главное, мы говорили. Обо всем и ни о чем. И читали стихи. Свои и чужие. И спорили до хрипоты о вере и религии, Ремарке и Стругацких, белогвардейцах и Чапаеве. И я цитировала Булгакова, а он Конфуция. И пенилось пиво в пластиковых стаканах, и грелся в чайных чашках обжигающий горло коньяк. И яростно щелкала, даря никотиновый дурман старенькая зажигалка. А еще, так проходили наши совещания. Мы разбирали написанные уже материалы и задумывали новые. Планировали номера. Обсуждали ошибки. Маялись вечными вопросами русской интеллигенции. Что-то решали и исполняли задуманное...
И вот, это странное лето, мое первое,настоящее журналистское лето подошло к концу. Смогу ли я перейти на валерьянку и пустырник, эти вечные напитки осени или все останется так как есть? Я не знаю. Но зато, я точно знаю какие сны снятся в редакции на стопке свежих, пахнущих типографской краской газет. Как сигаретный дым помогает родиться заголовку. И как избавиться от кровавых кошмаров, тоже знаю. Хотите рецепт? Он прост. Литр «Лермонтовского», хороший собеседник, и сотня страничек Дрюона перед сном.